Марина Бабак. Моя история кино. Режиссерская версия.
Хорошая история – залог успеха любого фильма. Для документалиста эти истории в биографиях современников, людей, чьи судьбы иллюстрируют жизнь большой страны и всего Мира. И у всех, кто работает в жанре кинодокумента, таких историй, зафиксированных на камеру десятки. А у некоторых сотни. Но, все-таки интереснее те истории, что остались за кадром, то, что наша сегодняшняя героиня называет ушедшим в «остаток». О том, что осталось за кадром её фильмов, сегодня нам рассказывает Марина Михайловна Бабак – режиссер-документалист, Заслуженный деятель искусств России, кандидат искусствоведения, доцент, педагог, наставник и просто человек, подаривший материнское тепло сотням ВГИКовцев. Вот её режиссерская версия своей биографии, сложившейся из портретов известных всему миру людей.
Марина Бабак на съемках фильма «Великая Отечественная» 1964 г.
Марина Михайловна Бабак: «Тут вообще нужны всякие истории. А истории какие должны быть? Во-первых, как я пришла в кино. Тогда мне было 16 лет, и я работала склейщицей на студии документальных фильмов, потом, я стала работать — с операторами, с режиссерами. А дальше пять лет моих поступлений во ВГИК. Не очень хотели меня брать в киноинститут, и все потому, что я уже работала на студии. Тогда брали учиться, человека рабочей профессии, например водителя троллейбуса. Роман Кармен взял на курс ученика — водителя троллейбуса: «Ах, как интересно! Водитель троллейбуса!» Ну, он и до конца своих дней был водителем троллейбуса. Это был такой студент Вова, он закончил у Кармена учится, но до самой смерти оставался водителем троллейбуса. Ничего толком не сделал, — иногда снимал «Новости дня». А вообще-то творческая жилка режиссера закладывается где-то в детстве. И вот такие истории и нужны. Как, например, «история про священника, у которого я отрезала хвостики от пальто и шила своим куклам шубы».
Часть 1. Роман Кармен
Великий маркетолог
Много историй про Романа Кармена! Во-первых, мы с ним делали «Гренаду», — делали-то Симонов и Кармен, а я у них была вторым режиссером. Когда мы сделали «Товарищ Берлин», нас стали дико критиковать и мордовать. Тогда Кармен написал письмо Брежневу. Это любопытная деталь, которой нет нигде! Он трое суток сидел на третьем этаже студии, где располагалось все руководство. Он сидел и курил свою «Яву», которая была в коробочке из-под «Мальборо». И я спросила у него: «Роман Лазаревич, что Вы все время курите и сидите?» Он говорит: «Мать, все узнаешь! Живи спокойно! Жди!» И вот в один момент бежит секретарь и кричит на весь третий этаж: «Роман Лазаревич! Роман Лазаревич! Вас к телефону Леонид Ильич Брежнев!» Всё! Студия через три минуты знала, что Кармен разговаривает с Брежневым о фильме! А картину ругали, критиковали… просто со страшной силой! И вот он говорит с Брежневым: «Вы считаете, что вот этот эпизод… Хороший или нет? Может его сократить? Может его переставить? Может его убрать?.. Может Вы считаете, что эту картину Хонеккеру можно подарить?» А Хонеккер тогда возглавил ГДР. Собственно, из-за этого Кармен и написал Брежневу. Короче, в этом разговоре Брежнев восхищался фильмом… Разговор не был длинным, — «Да, да, да, Роман Лазаревич!» и все, положил трубку. И дальше тишина, там, в трубке. А вся студия слушает! Все собрались на это все посмотреть! И Кармен продолжает, как бы беседовать с Брежневым, — и обо всех спорных эпизодах, которые на художественном совете рекомендовали выбросить, Кармен продолжал разговор с «отключившимся» Брежневым: «А вот вы считаете, что этот эпизод нужно оставить? Да?» Таким образом он «умыл» всю студию! Да! Кармен, он вообще-то, умел сделать рекламу своим фильмам.
И шофер, и режиссер
Пошел Кармен прогреть машину. Выбежал со студии. Раз-два, и обратно. А на вахте охранник сменился. И, по всей видимости, человек новый. «Стоять!», — кричит Кармену. Ну, тот человек военный, команду выполнил. Охранник строго так: «Удостоверение!» А у Кармена никогда и никаких удостоверений при себе не было. Его вся страна в лицо знала. Ну, как вся… кроме этого нового охранника, наверное. Роман Лазаревич ему: «Да, я Кармен!» Охранник: «И что?! Много вас таких Карменов!» «Работаю я здесь!» Тот в одну дуду: «Удостоверение!» Кармен уже не знает как из ситуации выходить: «Да, я на две минуты вышел машину прогреть!..» И даже договорить не успел, как охранник отреагировал: «А! Так ты шофер?! Так бы сразу и сказал. А то Кармен! Кармен!» Вот! Не всегда правда нужна людям.
Учитель сквернословия
Когда я пришла на студию ЦСДФ и стала работать с Романом Карменом, а я была вся такая из дворянской семьи, — мой двоюродный дедушка, генерал Алексеев, был начальником генерального штаба у Николая Второго. Семья наша была такая сильно образованная. И когда я, из такой интеллигентной семьи, пришла на студию работать с Карменом, он удивился: «Как?! Ты не умеешь материться?!» И начал меня учить материться: «Этот план на х…! И этот туда же!» Это была очень смешная история! А когда приходилось откуда-то спускаться он подавал мне руку и говорил: «Аккуратно! Не … (аналог слова не упади)!» Вот так я постепенно освоила этот язык! И потом, когда я стала работать с Симоновым, его секретарь говорила мне: «Мариночка, вот когда Константин Михайлович был писателем, он никогда не матерился! Но когда стал работать с кинематографистами, у него нет-нет, да, проскальзывает словечко!»
Четвёрка для Кармена
Я училась во ВГИКе на очно-заочном отделении. И уже на первом курсе у нас была съемочная работа. Это когда студент сам должен снимать репортаж. А я еще в это время на студии работала, и делала фильм с Карменом «Гренада, Гренада, Гренада моя!» как второй режиссер. Картину нужно скоро сдавать, вот я сижу доделываю, а Кармен мне все работы добавляет. Я разозлилась и говорю ему: «Ой! Роман Лазаревич, вы мне надоели с вашим кино! У меня экзамен на днях, я свой репортаж до сих пор не сняла! А все с вашим мучаюсь!» На что он мне говорит: «А что ты мучаешься?! Давай я сниму тебе сюжет!» Я отвечаю: «А что?! Давайте!» И вот он берет камеру шестнадцатимиллиметровую, мы едем на Белорусский вокзал в час пик и снимаем как дачники, туристы, отдыхающие, штурмом захватывают электрички. Сюжет получился замечательный! Кармен, конечно все мне прекрасно снял, я это смонтировала и пошла на экзамен. А экзамен принимали Виктор Петрович Лисакович и Леонид Михайлович Кристи. И они мне за этот сюжет ставят четверку и объясняют, что так как я не сдавала зимнюю сессию из-за задержек с поступлением, они приняли вот такое решение поставить мне четверку. Ну, четверка так четверка! Я в полном счастье! А Кармен ждет меня с результатами на кафедре. Я прибегаю, и он спрашивает: «Ну, что?!» Я: «Все, Роман Лазаревич, четверка!» А он в три этажа матом: «Какая четверка?! Это замечательный сюжет!» Ну, понятно все! Он ведь сам снимал его. Мы садимся в машину, он матерится со страшной силой. И с этого дня на всех художественных советах после выступлений Кристи Кармен брал слово и говорил: «Леня, что ты вообще понимаешь в кино?! Что ты вообще понимаешь в сюжетах?!» И я его постоянно одергивала и говорила: «Только не рассказывайте, что вы мне сюжет снимали». Заведующий кафедрой, Народный артист СССР снимал студентке сюжет! Как это так?! Лазал по вагонам! На столб залез, чтобы с верхней точки план снять! А Кристи ему четверку поставил за репортаж!
М. Бабак со студентами ВГИКа
Часть 2. Константин Симонов.
Классик
Когда мы с Константином Симоновым работали над фильмом «Чужого горя не бывает», случилась история – у нас исчезла коробка с готовой картиной. А до этого его посмотрел художественный совет и нам сказали, чтобы мы быстрее его доделывали и фильм отправят на Лейпцигский кинофестиваль. Ну, а, «доброжелатели» взяли и украли одну смонтированную часть. И мы со своей монтажницей трое суток не уходили со студии и искали эту часть. Каждую коробку открывали и смотрели ракорд. Нашли в смыве с оторванным от коробки названием. На кинофестивале фильму вручили приз «Золотого голубя», которого у нас попытались отобрать по приезду, но Симонов уперся и приз оставили у него. А мне на память осталась медалька, на которой Константин Михайлович нарисовал птичку и подарил мне. Она до сих пор у меня хранится. Свою премию я перевела в фонд детям Вьетнама. А тогда, сразу после фестиваля, Симонов устроил такой банкет, что все одурели! Классик из Москвы привез икры красной, черной, деликатесы разные!
Достойный преемник
Когда делали фильм «Шёл солдат», Константин Михайлович сказал, что нужно сделать фильм о полководцах и первый, конечно, о Жукове. Предложил мне работать режиссером картины. Ну, а мне мало надо! Конечно, давайте! Отсняли кое-какой материал. Константин Михайлович написал заявку маленькую такую, передал ее в Госкино Филиппу Тимофеевичу Ермашу, тогдашнему министру. А тот, видимо, посоветовавшись с кем-то, отвечает Симонову: «Кость, не время сейчас! Военные против». Жуков-то тогда был в опале, и конечно же «главным» военачальником тогда был Брежнев! Он же воевал на Малой Земле! И тут умирает Симонов. На его похоронах выступил Ермаш с такими словами: «Костя, я тебе обещаю, что твою задумку выполним!» Похоронили Константина Михайловича, и я осталась без сценариста. А мне нужен был текст к фильму про Анголу, и тут редактор Воля Донская предложила: «А давай позвоним Игорю Ицкову?» У меня были конечно сомнения, что он пойдет на маленькую картину. Но все-таки рискнули. Игорь пришел, посмотрел и на следующий день принес текст. Я одурела от счастья, какой был текст! Он умел все описывать образами. И вот он-то и предложил мне продолжить работу над фильмом «Маршал Жуков. Страницы биографии» уже без Константина Симонова. В 1982-м умирает Брежнев, и Игорь тогда предложил написать письмо Ермашу с просьбой дать возможность доделать фильм. Ермаш меня вызывает и говорит: «Знаешь, что, ты делай, но только так, чтобы военные не знали». А как делать, что бы военные не знали?! Но мы как-то умудрились, картину сделали.
Опальный полководец
В Красногорском архиве и в архиве Подольске у меня были друзья, которые мне помогали отбирать материал про Георгия Жукова. Доброжелателей, которые любили и уважали маршала было много, потому и помогали. И мы с Игорьком (Ицковым) тихонько, спокойненько делаем кино. А дальше кино нужно сдавать! А никто на себя не берет ответственность принимать это кино до тех пор, пока фильм не пройдет военную цензуру! В общем полгода мы сдаем этот фильм по кабинетам. Но как «белая собачка» у нас там был рассказ о Берии. А тогда про него вообще говорить было нельзя! И мы знали, что эти фрагменты нужно будет удалять и особенно не сопротивлялись, и выбросили эти куски. Но все равно в Госкино набросали кучу переделок! Мы сказали: «Хорошо». Были такие замечания – убрать Сталина. Ладно! Но сами Сталина не убирали, а писали – Главнокомандующий. Где-то фотографии некоторые убрали. Короче, сами отчитались о переделках на пяти страницах. И на следующий день принесли это в Госкино. Заместитель министра просто ох… охренел от этого. Такого просто никогда не было, чтобы сами переделывали! Ну, изловчились! И в Госкино принимают картину. И вроде все хорошо. Приглашают сорок разных генералов, они смотрят это кино, ругают нас со страшной силой! Я тогда думала: «Ну, все! Сейчас кино закроют!» Это все было в нижнем просмотровом зале. Потом перерыв. И они к нам по очереди подходят с Игорем и каждый говорит: «Ребят, только ничего не переделывайте! Фильм замечательный! Все, что мы там говорили, нужно для галочки». Мы жутко обрадовались! Приехала домой и в это время раздается телефонный звонок: «Главное Политуправление вас беспокоит по поводу того, что нужно изменить в фильме». А переделки какие, — ну, допустим там, где Жуков говорит о Московской битве нужно говорить «Сражение». «Мы», — говорит товарищ из политуправления: «На прошлом совещании приняли решение, что будет не «Битва», а «Сражение»». А у вас в картине Жуков говорит «Битва». Нужно переделать в «Сражение». Я возмущаюсь: «Это же Жуков говорит! Как можно это теперь переделать?!» «Ну, не знаю! Придумайте! На то вы и художники!», — говорит политуправление в лице этого товарища: «Тут у нас девятнадцать страниц этих переделок. Мы их вам привезем». Тут я понимаю – все! Кина точно не будет! Я набралась наглости и говорю: «Вы знаете, у меня какая просьба – вы пошлите свои замечания на переделки в Госкино. Потому, что я этим уже не управляю, — картину посмотрели в политбюро, картину приняли, я не могу идти поперек линии партии!» На что он задает вопрос: «А кто смотрел?» Я вам клянусь – я тогда не могла вспомнить кто у нас там в политбюро! На кого я могу сослаться! Я не могла вспомнить ни одной фамилии! Но нашлась и говорю: «Мы ведь с вами люди военные! Я же не могу вам по телефону эти фамилии называть!» Дальше пауза и он говорит: «Да! Да! Да! Я вас понимаю. Тогда сделаем так – я пришлю вам этот список переделок и если у вас будет желание переделать, то вы сделаете. Если нет, то нет». Игореша упал на пол от счастья и сказал: «Манька, ты гений!»
Маршал Победы и Неизвестный солдат
Я, когда хронику с Жуковым подбирала, то смотрела только то, что было в остатках, потому, что не все можно было брать в картины и режиссеры много материала в остатки скидывали. А остатки лежали в Красногорском киноархиве в негативе, который нам тоже не давали смотреть. И вот я вижу коробку, где написано: «Жуков во дворе Кремля». Она в негативе. Я прошу сотрудников архива напечатать. Они обещают, но не печатают. Тогда я прошу директора картины Таню Кононову: «Тань, я тебя умоляю! Забери эту коробку, отвези в архив в Белые Столбы, распечатай, сделай лаванду с этого материала и без нее не приезжай обратно!» Она все это сделала и привозит материал, где Жуков перед выездом на Красную Площадь, на парад Победы. Последние кадры перед выездом, где он скидывает с себя шинель, садится на лошадь, проезжает по двору… А я еще смонтировала так с нагнетанием — на площади народ стоит аплодирует, Сталин вышел, часы показывают… И дальше идет музыка, выезжает Жуков, остановка кадра и… дальше должен быть парад Победы. Но так как его все видели сто пятьдесят раз, мы заменили его на фразу «В тот год – год Победы ему еще не сравнялось пятьдесят!» И сколько бы мы этот фильм не показывали, а он был отправлен в сто тридцать восемь стран, народ в этот момент стоя начинал аплодировать. А так как в этот момент всегда на сцену выходит группа, то у нас всегда было ощущение, что это нам аплодируют. Хотя, конечно, аплодировали маршалу Жукову.
И еще про остатки. Я знала, что Георгий Жуков начинал службу в Белорусском округе, и я полезла по всем картотекам и нашла сюжет в журнале с описанием «Военный встречается с колхозниками и говорит речь». Я думаю: «Ну, а вдруг?!» Привозят мне эту коробку, и вот он пожалуйста – Жуков среди колхозников толкает речь! На столе большая бутылка со спиртным, разливают, веселятся… после учений в Белорусском округе.
Щедрый Папа
После того, как я сделала фильм «Больше света», я поехала на кинофестиваль в Рим. А когда я уезжала, мне Игорь говорит: «Слушай, Мань, хорошо бы нам сделать фильм про Папу Римского о католицизме. Об этом мало что знают». И я там, в Ватикане, принялась ходить по кабинетам с предложением снять такой фильм. Все отказывали. Но потом ко мне подошёл один человек, который оказался их Дзержинским, то есть каким-то из ватиканских спецслужб. Он меня приметил. Я ему рассказала о нашей идее, о том, что я из Москвы… И он сказал: «Хорошая идея! Пойдемте. Единственное, что вы должны взять нашего журналиста». Я согласилась, и он познакомил меня с Франческо Бигацци. А дальше студия наша отказала нам. Сказали, что мол с чего мы должны делать фильм о католицизме?! Но мы не останавливались. И получилось у нас познакомиться с одним итальянским нефтяным магнатом. Он пригласил в гости нас и еще кучу всяких кинематографистов. У него оказалась роскошная вилла. Кроме того, он, как оказалось, очень любил петь и особенно русские песни. А у нас директор картины замечательно пел, Игорёша пел, и я неплохо с этим справлялась. И вот мы пели там! Один пел «По диким степям Забайкалья», второй – «Ты плыви, моя лодка, плыви», а я «Как много девушек хороших». Они натурально офонарели и снова пригласили нас в гости на следующий день. И когда мы второй раз приехали, поняли, что мы хозяева площадки, сказали, что мол приезжали бы почаще, но сейчас не очень можем из-за того, что ищем возможности снимать фильм про Папу… И этот олигарх заявляет нам: «Да у меня студия целая! У меня аппаратура! Ребята, я вам все дам!» И мы работали на его оборудовании. Сняли небольшое интервью с Иоанном Павлом Вторым. А когда закончили, то подарили ему копию готового фильма. Потом я уехала в Москву. Прошло какое-то время, прихожу однажды из института, лезу в почтовый ящик и вижу там какое-то письмо лежит. Ну, мы как обычно делаем – сунул палец, оторвал и открываешь… а там, мама дорогая, письмо на такой бумаге! С такими печатями! Письмо от Папы Римского с благодарностью, что мол безумно понравился фильм! И написано: «Обязательно позвоните Франческо Бигацци по такому-то телефону». Я позвонила, и он говорит: «Приезжай. Тебе Папа Римский прислал автомобиль в подарок!» И через некоторое время у меня в Москве уже был маленький автомобиль Панда Фиат. Вот так! Я ему кино, он мне машину!
Владимир Паршиков, режиссер
